III
Светало, и жители деревни уже встали. Женщины и девушки шли к колодцам, мужчины вели лошадей на водопой. Они собирались небольшими группами, обсуждая вчерашнее происшествие.
— Накликают беду на всю нашу деревню!
— С какими лицами они будут теперь ходить?!
— Ах, бесстыдники!.. Черные лица!..
— Закиру тут же надо было помять кости. Ему мало всыпали! — шумели они.
Из их слов я заключил, что дело принимало серьезный оборот: за ночь новость обошла всех и взбудоражила деревню.
Обычно у нас дома было легко и радостно. Мать встречала меня на пороге и, радуясь моему приходу, расспрашивала о медресе. Не то было сегодня. Грустная, поникшая, готовила мать чай. Отец сидел, глубоко задумавшись.
Пока я раздевался, они ничего не говорили мне. Только когда я сел к чаю, мать спросила:
— Почему ты вернулся так рано?
По характеру мой отец был полной противоположностью своему брату Фахри. Отец — мягкосердечный и кроткий человек. Ни в какие скандальные дела деревни он не вмешивался. Он всегда оставался спокойным, уравновешенным и не бранился, что бы ни случилось.
Рядом с отцом мать казалась женщиной особенно расторопной, подвижной и говорливой. Но и у нее был добрый характер. Поэтому сегодня они, хоть и были расстроены, но не выказывали горячности. Об их печали можно было судить только по невеселым лицам и тягостному молчанию.
После долгого молчания мать спросила:
— Что было вчера в медресе? Ты видел свою Галимэ-апай?
Я не знал, что ответить, и сказал только, что видел ее, но лицо Галимэ было закрыто и она все время плакала, уверяя хазрета, что на нее клевещут без всякого основания.
Отец и мать выслушали меня с печальными лицами. Теперь они разговорились и уже не молчали, как прежде. Они никак не могли понять поступка Галимэ.
— Что случилось с Галимэ? — поражалась мать. — Ведь ничего такого за ней не замечалось. Опозорила весь род…
Отец, долго раздумывая, сказал:
— Что случилось? Наверно, завистники парни, увидев, как они разговаривают друг с другом, раздули дело.
— Ведь они утверждают, что был грех, хотя ничего не было, — согласилась мать. — Вся деревня говорит о Закире и Галимэ. Что теперь будет делать Галимэ? Кайнага говорит, чтобы Галимэ не приходила домой, если он ее увидит, он размозжит ей голову… Куда она теперь денется?
— Куда?! — воскликнул отец. — Мы возьмем ее к себе. Я знаю Галимэ, она не из тех девушек, что способны на блуд. Пусть болтает не только вся деревня, но и весь мир. Я не верю!
Услышав это, я очень обрадовался.
— Вот именно так, отец! — почти закричал я. — Мы так и сделаем.
Больше я ничего не сказал.
Отец и мать снова замолчали, и невеселое молчание длилось, пока к нам не пришла тетя Хамидэ. За одну ночь она сильно изменилась, лицо стало мертвенно бледным, веки опухли.
С приходом Хамидэ в нашем доме стало еще тяжелее. Все молчали, не зная, с чего начать.
После долгой тишины заговорила мать:
— Проходи вперед, садись пить чай!
— Разве мне теперь до чая? — тетя Хамидэ тяжело вздохнула. — Со вчерашнего вечера глаз не сомкнула… Значит, нам суждено было испытать это, о боже!.. Как стерпеть такой позор?.. Как показаться людям на глаза?
Она заплакала. Ее горестные слова и надрывный плач произвели на нас гнетущее впечатление. Разговор снова прервался.
— Потерпи, апсынкаем, — начала мать после паузы, — все это, верно, клевета. Галимэ не такая девушка. Случается ведь, что на девушку возводят напраслину.
В разговор вступил отец:
— Енга, имей терпение. Галимэ — лучшая девушка деревни. Ей не могут простить этого и ищут поводов для придирок. Не верю я всему этому!
Отец и мать не надеялись на то, что их слова успокоят тетю Хамидэ. Но, считая, что горе ее велико, говорили мягко.
— В том, что ты горюешь, — продолжала мать, — мало проку. Где вы были, когда она из дому уходила? За девушкой нужно присматривать.
Вытирая кончиком головного платка глаза, тетя Хамидэ глубоко вздохнула.
— Как уследить? Она достигла совершеннолетия и стала благоразумной. Галимэ ведь не теленок, на привязи ее не удержишь. Мы думали, она сидит у вас. Когда поднялся шум, мы выбежали, решив, что начался пожар… А их уже окружили. Я закричала: «Что случилось?» И сын Хакима бросил нам в лицо: «Вашу Галимэ поймали с Закиром… Вы не смотрите за единственной дочерью, она распутничает!»
И тетя Хамидэ заплакала снова.
Мать и отец принялись всячески утешать ее. Но слова утешения совсем не действовали на тетю Хамидэ. Она все вздыхала и охала. Затем снова заговорила сбивчиво:
— Тот, кому не пришлось пережить этого, не поймет… Очень тяжело!.. Попробуй-ка стерпи, если твою дочь поймали с парнем! Неслыханное ведь дело не только в нашей деревне, но и во всей округе! Отец очень горячий, обидчивый человек. С горя он даже к чаю не притронулся сегодня. Он говорит: «От срама не могу выйти на улицу, показаться людям на глаза. Пусть эта дрянь и домой не возвращается!.. Убью!..»
Припомнив угрозы мужа, тетя Хамидэ заплакала пуще прежнего. На глазах матери тоже показались слезы. Отец молча вздыхал. Наш дом наполнился печалью, словно отсюда только что вынесли покойника. Злоключения Галимэ ввергли всех нас в глубокое горе.