IV
«До последней капли крови»
У красной избы толпился народ. Здесь были родственники парней-призывников, их отцы и братья. Еще были матери и молоденькие, полнолицые, румяные жены некоторых русских новобранцев. Парней, выходивших после осмотра, тут же окружали, спрашивали, призван ли, засыпали вопросами. В ответ на невеселое: «Призван!.. Взяли!.. Еду!..» — слышался плач, и блестели слезами налившиеся глаза.
Почему они, русские парни или чуваши, плачут, почему горюют и страшатся солдатчины? А потому плачут, потому страшатся они, что трудовой народ знал, каковы радости солдатской жизни: ведь в солдатах их будут содержать как скотину, если они и научились чему-нибудь, то в солдатчине все позабудут за чисткой офицерских сапог, за возней с ночными горшками их жен, за угождением собаке полковника. Будут варварски биты или долгими, мучительными часами будут мерзнуть где-нибудь с винтовкой в руках за то, что не успели вовремя отдать честь, офицеру. Хоть в ту пору они еще не сознавали, что, находясь в армии, невольно служат своим классовым врагам, и не понимали политической стороны дела, но все же остро чувствовали надвигавшуюся на них опасность. Представляя себе, что ждет их в скором будущем, они считали призыв в солдаты событием более тяжким, чем ссылка в Сибирь. Оттого они и плакали.
Как только Вахит вышел, понурившись, из красной избы, по его лицу все сразу догадались, что он призван, и встретили парня шутками:
— Пропала голова шакирда!
— Что ж, одному ему дома оставаться, что ли?
— Пусть и он отведает царской похлебки! Вахит жалобно посмотрел на смеявшихся людей, растерянно улыбнулся им, затем низко опустил голову и зашагал к дому, где он остановился.
Увидев побледневшее лицо Вахита, хозяйка встретила его сочувственными словами:
— Кажется, тебя взяли?
Вахит в подтверждение только махнул рукой и прошел во внутреннюю комнату. Не снимая с себя даже халата, он сел на скамью и задумался.
Вахит подумал, что спасительные молитвы, которые в течение нескольких дней не сходили с его языка, не принесли ему никакой пользы, и внутренне посетовал на них. Он вспомнил то время, когда в медресе читали «книгу о джихаде», вспомнил, как он храбрился тогда, как колотил себя в грудь, выражая грозную ненависть к «кяфирам». Представив себе, что в скором времени он будет стоять в одном строю с русскими парнями в черных чекменях и онучах, Вахит разозлился было и на них, но тут же подумал о том, что и они не хотят идти на войну и боятся солдатчины, вспомнил, как молоденькие русские женщины плакали у красной избы, — и всякая злоба на них прошла. Теперь ему представилось, что настоящими кяфирами являются грузные, плешивые, украшенные медалями чиновники, сидевшие за столом в большом зале, где проходил осмотр. Затем взгляд Вахита упал на халат, служивший ему при чтении намаза, на ичиги, по которым он ежедневно проводил руками, и он горько пожалел о них.
Когда Вахит вспомнил, что скоро вместо белой чалмы он наденет неуклюжую фуражку, вместо халата — серую шинель, а вместо ичиг — грубые сапоги, у него защемило сердце. А как вспомнил, что пропадут и его знания, накопленные за двенадцать лет обучения в медресе, у него даже слезы выступили на глазах.
Так и сидел Вахит, терзаемый невеселыми думами. Таким и нашел его Махмут, возвратясь из красной избы.
Махмут был весел. Он еще с порога крикнул:
— Зеленый билет!
Вахит с завистью посмотрел на радостное лицо товарища.
— Ну и боялся же я! — весело говорил Махмут. — Начальники, сидевшие за столом, все смотрели на меня и о чем-то говорили. Один из них, не доверяя докторам, сам подошел ко мне и осмотрел. Когда я услышал слово: «Не годен», — просто не поверил, стою, как вкопанный. А тут кто-то говорит: «Выходи! Ты ведь дома остался». Только после этого я ушел. Оделся кое-как и побежал… Кажется, помогли молитвы, — закончил Махмут, взволнованный выпавшим на его долю счастьем.
— Ну, выпьем чаю? — добавил он. — Напьюсь чаю и поскорей улизну. От радости сердце лопается!
Затем он снял халат и попросил хозяйку квартиры поставить самовар.
Вахит внимательно слушал своего счастливого товарища, но не сразу нашелся, что сказать ему.
— Черти! — проговорил Вахит, помолчав немного. — Меня и не осматривали как следует, зря я трудился, читал спасительные молитвы.
Махмут все рассказывал о своих планах на будущее. У Вахита же рухнули все планы, и он угрюмо молчал.
На следующий день парней, призванных в солдаты, собрали для принятия присяги. Около красной избы все еще толпился народ. В большом зале было устроено два возвышения; на одном стоял тучный, длинноволосый поп с массивным крестом на груди; на втором возвышении, позади стола, сидел мулла в лисьей шубе, с большой чалмой на голове. Перед попом лежал святой образ, перед муллой — раскрытый Коран. Около них обоих застыли вооруженные урядники.
Когда Вахит увидел, что мулла был не кто иной, как его учитель Гали-хазрет, он обомлел. Вахита поразило то, что хазрет, год назад обучавший их «военным премудростям» для войны с «кяфирами», теперь сидел с Кораном для принятия присяги тем же «кяфирам». Вахит опустил голову. Прошло немного времени, и поп и мулла заговорили о чем-то, каждый на своем языке. Затем мулла взял приготовленную бумажку и сказал, обращаясь к новобранцам-мусульманам:
— Я сейчас буду читать «Ямин-намэ», а вы повторяйте за мной.
Строго взглянув на призванных, он начал читать текст «Ямин-намэ», написанный наполовину по-арабски.
Парни, напряженно вслушиваясь в бормотание муллы, успевали повторять только отдельные фразы:
— «Самодержцу всея Руси, нашему милостивому царю, его величеству императору, его царственному роду, его потомству, его высокочтимой супруге… назначенным им высоким правителям подчиняться… чтобы его владения охранять от нападения врага… Служить до последней капли крови… Пожертвовать своей жизнью для этой цели… Даю клятву, целуя священный Коран… Клянусь сдержать свое слово».
Затем каждый из призванных проходил мимо хазрета и, наклоняясь, целовал Коран.
Призванные не задумывались над тем, почему враги по религии поп и мулла стоят рядом и заставляют их давать клятву до последней капли крови защищать чью-то собственность. Почему оба они служат одному царю? Почему один человек — царь — является властелином целого государства и заставляет сыновей рабочих и крестьян служить ему, не щадя своей жизни? Кто они, его дети и его жена? Почему новобранцев понуждают целовать Коран? Зачем нужно сохранять преданность царским правителям, назначенным из числа знатных князей, крупных земельных собственников и миллионеров? Где сокрыт смысл этой загадочной присяги? И, покоряясь судьбе, они поклялись служить своим господам, как рабы. Так было потому, что в те времена крестьянские парни, плохо знавшие жизнь, не понимали политического смысла воинской присяги, не понимали достаточно ясно, кто их враг, а кто друг. Пути к пониманию этих важнейших истин были еще наглухо закрыты.
Вахит не был исключением, — не раздумывая над смыслом непонятной присяги, он вышел из красной избы и побрел к себе на квартиру.